«Я не ваша бабуля!»

Есть такой прием в литературе. Описывать что-то или кого-то с точки зрения «настоящего». Вот борщ какой-нибудь. Он не какой-нибудь, а настоящий. Типа, со сметаной, зубчиком чеснока рядом, весь дымится, ложка стоит, разваренная говядина призывно плавает. Ну, что там еще нужно для «настоящего»? Рюмка самогона. Самогон тоже самый настоящий, а рюмка покрыта коркой льда, наверное.

Писатели часто апеллируют к идеалу, который должен, по их мнению, содержаться в голове у читателя. Т.е. мы все договорились об идеале, и нужно просто сказать, что сейчас будет не просто человек, или предмет, а именно настоящее. У Жвалевского и Пастернак в халтурной книжке «Смерть мертвым душам» читаем о бабушке: «Она у Вали была самой-самой настоящей - в большой серой вязаной кофте. И пирожки у нее были наивкуснейшие. С капустой. И яблоками. А свои ослепительно седые волосы бабушка после юбилея начала собирать в правильный бабушкинский пучок». У кого бабушка похожа на эту, у того она настоящая. Все остальные - мимо. Ясно, что это такой способ описать что-то, когда не можешь описать.

Слава Богу, моя бабушка была не настоящей. Готовить не очень любила, волосы у нее были короткие, поэтому по части пучка - тоже провал. Надевала платья и пиджаки. Гудбай, вязаная кофта. По-русски говорила с акцентом. Ходила всегда с прямой спиной. Каждый день вела дневник, до самой смерти. Не вписывалась ни в лубочный образ «настоящей» бабушки, ни в образ советской пенсионерки. Однажды в очереди к ней подошел человек и спросил: «Бабуля, вы последняя?». Клара Германовна Фридман повернулась к нему и с американским акцентом ответила: «Я может быть, бабуля, но не ваша».

Иллюстрация Г.Хинтермайстер