Ты тоже из породы стихотворцев

Этот пост о том, как один и тот же образ перескакивает из одного стихотворения в другое, от одного поэта к следующему, от 18-го века в двадцатый. Это пост о том, что трудно представить себе текст, который бы не вобрал в себя цитату из предыдущего. Это пост о том, что культура всегда существует в диалоге с предыдущей традицией. И в преодолении этой традиции. И в вечном обновлении. И в вечном воспоминании.

Сегодня слушал пластинку с песнями Окуджавы. И там знаменитое:

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик,
едва твой гимн пространство огласит?

Откуда у Окуджавы взялся этот кузнечик? Может, он сам его выдумал? Нет.

У Ломоносова есть стихотворение, с длинным названием: «Стихи, сочиненные по дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же». О чем же эти стихи? О кузнечике:

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Ну, Ломоносов жил давно, а вот Хлебников уже не так давно, и у него тоже есть шедевр про кузнечика. Приведу его полностью:

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» - тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!

Чуть позже, в 1936 году Заболоцкий пишет:

Все, что было в душе, все как будто опять потерялось,
И лежал я в траве, и печалью и скукой томим.
И прекрасное тело цветка надо мной поднималось,
И кузнечик, как маленький сторож, стоял перед ним.

И вот конец двадцатого века Окуджава:

Ты тоже из когорты стихотворной,
из нашего бессмертного полка.
Кричи и плачь, авось твой труд упорный
потомки не оценят свысока.
Поэту настоящему спасибо,
руке его, безумию его
и голосу, когда, взлетев до хрипа,
он неба достигает своего.

Ломоносов любуется кузнечиком и завидует его судьбе. Кузнечик свободен, а человек нет. Хлебников и Заболоцкий внимательно рассматривают кузнечика, делают из него героя стихотворения. Для Окуджавы кузнечик и поэтический образ, и поэт одновременно. Свобода, легкость, стойкость, упорство, - все это необходимо поэту, все это есть в кузнечике, - нет! В стихах о нем.

Кузнечик легко перепрыгивает из одного текста в другой, и в этом залог невероятной живучести культуры. И если кто-то думает, что можно «съесть кузнеца» и что может наступить конец, то он ошибается. Никакое «прожорливое брюшко» не властно над поэтической традицией, никто не может разорвать когорту стихотворцев. Пока Земля еще вертится, она будет жива.